Пензенская активистка Ольга Жулимова покинула Россию и уехала в США, где запросила политического убежища. С 2017-го по март 2019 года она была координатором регионального отделения "Открытой России" (российские власти считают эту организацию "нежелательной"). В мае 2019 года Жулимова стала работать в местном штабе Алексея Навального (Штабы Навального признаны в России "экстремистской" организацией, их деятельность запрещена). Осенью того же года у активистки и ее близких прошли обыски, после которых она решила оставить политическую активность и начала заниматься творчеством. Её картины через год появились на международных выставках, но после российского вторжения в Украину все изменилось. В интервью "Idel.Реалии" Жулимова рассказала о политике, которая всегда диктует свои правила, эмиграции в США, страхе и планах на будущее.
— Почему вы приняли решение уехать именно сейчас?
— Об эмиграции я думала с начала войны. С февраля я рассматривала разные возможности для переезда, продавала квартиру. В итоге прошло полгода. Когда прошла первая волна мобилизации, я понимала, что ждать нельзя — нужно уезжать. При этом планов уехать именно в Америку у меня не было. Я рассматривала разные страны: и Испанию, и Грузию.
— В последнее время вы занимались активизмом?
— С осени 2019 года, когда у меня прошли обыски, политикой я не занималась совсем. Все это было со мной до 2019 года, пока у меня и моих близких не прошли обыски. У меня было два обыска. Первый прошел 12 сентября 2019 года по делу против ФБК ("Фонд борьбы с коррупцией" признан в России "экстремистской" организацией, его деятельность запрещена — "Idel.Реалии") о хищении миллионов. У меня тогда ничего не изъяли, потому что ничего не нашли — я оказалась хитрее. И теперь я в Америке, в Лос-Анджелесе, со своим прежним телефоном и ноутбуком. У меня забрали магнитик с холодильника [с символикой] ФБК и какой-то блокнот. Была забавная история, когда сотрудник открыл у меня ящик с рукоделием, а там лежал клеевой пистолет. Вы бы видели в тот момент выражение его лица, он с восторгом произнёс: "Я нашёл здесь пистолет". Как он был счастлив, но это было всего лишь скромное орудие для рукоделия.
— А когда прошел второй обыск?
— Через месяц — 15 октября 2019 года — полиция снова пришла ко мне, а также к папе, маме в Ростове-на-Дону, к моему молодому человеку, с которым мы на тот момент встречались, к его родителям. После этого у меня лопнуло терпение, и я сказала: "Все, хватит с политикой". Но как показывает время, это не работает. Обыски и давление в отношении меня прекратились, но потом началась война — и политика пришла сама, не спрашивая, хватит мне ее или нет. Это очень страшно.
— Что вас больше всего испугало?
— Я испугалась за свое здоровье. Работая в штабе, я начала ходить на консультации к психологу, потому что началась паранойя. Я ходила по улицам и оглядывалась. Если видела полицию, переходила на другую сторону дороги. Постоянно боялась, что кто-то придёт в штаб или домой, ведь это могло случиться в любой момент. Ты сидишь, отдыхаешь, а к тебе заявится полицейский с какой-то повесткой. Такие случаи были и у меня.
Психолог мне посоветовал написать на листке бумаги плюсы и минусы работы в штабе. Как помню, первая колонка была про минусы и первой строчкой там была — возможность обысков. Это я писала в своём блокноте в августе 2019 года, а в сентябре у меня забирают этот блокнот с записями, потому что там якобы есть словосочетание "работа в штабе". Я тогда сдалась. Мне было тяжело. И сейчас я до сих пор вздрагиваю от стуков в дверь. Все помню, как сейчас. К тому же сейчас приходится все вспоминать для кейса о прошении политического убежища. В прошлом году, когда было возбуждено дело против Лилии Чанышевой, все уголовные дела против ФБК были объединены. Тогда всем сотрудникам посоветовали уезжать из России. Сейчас, по сути, все мы, активисты штабов Навального, — свидетели, но в любое время наш статус может измениться.
— Пензенская область — жесткий регион в плане репрессий в отношении оппозиционных активистов?
— Наш штаб Навального в Пензе открылся в 2017 году. Прошло пять лет и, оглядываясь на то время, понимаешь, что это все были какие-то "цветочки". Мы как будто играли в какие-то игрушки — или нам разрешали в них играть. Потому что не было ничего жёсткого. Никого не задерживали, ничего ужасного не происходило. Но с каждым годом становилось все хуже и хуже. Никто не предполагал, что наступит 2022 год — и будет вот так. Что будет дальше, страшно и думать.
Я не скажу, что Пенза какой-то жесткий регион, как южные, типа Краснодара, где гораздо жёстче. У меня, например, есть два штрафа, которые я заплатила, но есть два штрафа, которые мне отменили в апелляции. Я ни разу за все время не сидела в спецприемнике, хотя спокойно могли отправить и туда, но вместо этого мне выписывали штрафы. А наших парней, активистов, кстати, отправляли в спецприемник. Но самое жуткое случилось в этом году. Мой папа — общественник Игорь Жулимов — с активисткой Ириной Гурской решили помочь мариупольским беженцам. Папе тогда прокололи шины, а вот Ирину (сейчас она с дочерьми, как мне известно, эмигрировала в Германию) выкрали четверо мужчин в балаклавах и увезли в лес, расспрашивая про беженцев. Этих людей интересовало, зачем мой папа и Ирина им помогают. Мы столкнулись с таким впервые и не знали, что делать. В любом случае, как показывает время, все познается в сравнении. Когда-то нам просто выписывали штрафы в 10 тысяч…
— После работы в штабе Навального вы занимались политикой?
— После 2019 года я полностью решила себя отстранить от политики. Я сначала искала работу как SMM-специалист, а потом началась пандемия. Мы все оказались дома, и мое творчество проявило себя. Вообще я всегда рисовала, просто пришло свое время. И мне это так нравилось: и мастер-классы, и картины на заказ. Всё с каждым днём становилось лучше. Потом появились предложения выставиться на международной онлайн-галерее. И все было так классно, но потом наступило 24 февраля. Это тот случай, который показывает, что политика все равно придет за тобой. Потому что после начала войны пройдет еще немного времени, и мои новые зарубежные партнеры не смогут получать мои работы из России для участия в выставках. Поэтому отстранить себя от политики полностью невозможно.
— Вы помните своё 24 февраля?
— Я тогда на три месяца вообще выпала. Не рисовала. Просто не могла думать о творчестве, о прекрасном, когда где-то убивают людей. И абсолютно все у меня тогда пошло на спад. Ничего не получалось, все падало из рук. Зарубежные галереи прекратили работать с Россией, но я их не виню. Они перестали работать не потому, что я из России — стало сложно оформлять доставку, стало сложно с логистикой, поэтому мне сказали, что с Россией и Беларусью они пока не работают. Сейчас я нахожусь в Америке — и здесь все легко и просто, все работает. В плане того, что нет русофобии.
— О чем ваши работы?
— У меня, честно говоря, нет ответа на этот вопрос. Потому что я ещё в поиске своего стиля. Начинала я с каких-то интерьерных картин — какой-то мысли в них нет. Такие работы в России пользуются большой популярностью. Мы их рисовали и на мастер-классах. Это просто какой-то красивый элемент в интерьере. Потом я пыталась найти свой стиль. Очень много всего перепробовала: и техник, и материалов, и стилей тоже. Конечно, в картинах — мое самовыражение, эмоции, которые я испытываю. Я не рисовала с начала войны. И сейчас я жду момента, когда сяду рисовать… Во мне сейчас столько эмоций.
— Что, думаете, из этого выйдет?
— Это точно будет рассказ про всю ситуацию в Украине. Или это мой путь в Америку. Однозначно все про эмоции.
— Родные поддержали ваше решение уехать из России?
— Папа меня поддерживал. В целом все отнеслись с пониманием. Поддерживают, конечно, мой путь эмиграции.
— Расскажите про ваш путь.
— Я уехала в Америку через Мексику. Выбрала путь через пешеходную границу. Собственно, это очень популярный маршрут среди просящих политического убежища. Я много консультировалась в разных благотворительных организациях, с юристами о том, как все лучше сделать легально и без проблем. Сейчас я нахожусь в статусе "проситель политического убежища". У меня есть год, чтобы подать заявление и уже официально здесь остаться. Я особо не вникала пока в эти документы. Больше занята сейчас поиском квартиры. Но я знаю, что мне в ближайшее время нужно будет заполнить специальную форму.
— Вы решили, чем будете заниматься в США?
— Я буду заниматься творчеством, картинами. И здесь я вижу больше возможностей для этого. Мне уже заказали две картины, случайно совершенно — через Facebook. Также хочу начать вести YouTube-канал, чтобы рассказывать о своих переездах, эмиграции и делиться полезной информацией с людьми, которые оказались в такой же ситуации, как и я. Я чувствую, что могу стать полезной в этом плане, а за мою инициативу ко мне не будет ломиться полиция с обысками. Я не переживаю об этом.
— Как вы сейчас себя чувствуете?
— Сейчас я чувствую себя лучше. У меня ушла паранойя, но не до конца. Я все еще вздрагиваю от стука в дверь, потому что они [полицейские] в России не звонят в звонок, когда приходят с обысками, а барабанят в дверь. У меня до сих пор такая реакция испуга — вздрагиваю при каждом стуке. Я еще не до конца привыкла, что здесь меня никто не тронет. И вот сейчас на компьютере заполняла анкету, а макбук предложил мне запомнить пароль от какой-то учетной записи. И я выбираю — запомнить. Потому что понимаю — никто не придёт, мой компьютер не заберут и не будут в нем копаться.
В России даже в таких мелочах чувствуешь ограничения. Мне не страшно, что я не смогу куда-то уехать, не страшно, что закроют границы. Все открыто. Сейчас, конечно, у меня статус пока не тот, но тем не менее я понимаю, что это просто вопрос времени. Когда ты просыпаешься в России, то машинально тянешься к новостям, чтобы посмотреть, что нового опять придумали, какой закон приняли наши депутаты, чтобы ущемить людей в правах. Когда я оказалась в Америке — с 24 ноября — я уже не читаю новости.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.
