"Idel.Реалии" побеседовали с эстонским политиком Юри Адамсом — одним из гостей Конгресса Лиги свободных наций, проходившего с 4 по 6 апреля в городе Отепя. Адамс — основной автор текста действующей эстонской конституции, бывший депутат Рийгикогу (парламента Эстонии) и экс-министр юстиции этой страны. В интервью он поделился историей своего участия в освободительной борьбе и ответил на вопросы о возможном распаде России и национальных движениях родственных финно-угорских народов. Ранее "Idel.Реалии" также опубликовали обзорный репортаж с Конгресса Лиги свободных наций.
— Расскажите о вашей роли в эстонском национально-освободительном движении.
— Я из довольно "красной" семьи. Мои родители родом из Петербурга — когда-то это был город с самым большим эстонским населением. Культурно они были по крайней мере наполовину русскими и отчасти симпатизировали революции, хотя и не стали членами партии. Но все-таки они вернулись в Эстонию, и я родился в Тарту. Когда я рос в Советском Союзе, всё было настолько жутко… В общем, мы еще совсем молодыми поняли, что это такое. Если ты хотел делать карьеру в общественной сфере, нужно было отучиться в советском университете со всеми этими курсами научного коммунизма, а потом рано или поздно вступить в партию. Не все были на это готовы — и часть молодежи просто стала пьяницами.
Какая-то часть интеллигенции ушла во внутреннюю эмиграцию, стала отрицать и игнорировать всё это, просто пытаться как-то жить и кормить своих детей. И я был одним из них. У нас было что-то вроде подпольного сопротивления — очень миролюбивого, мы в основном занимались подпольной журналистикой, распространяли редкие и важные книги.
Распад Советского Союза, если честно, стал для меня неожиданностью. Хотя теоретически я знал, что рано или поздно это произойдет, я не думал, что увижу свободу на своем веку. Мне на тот момент было около 40 лет. Те знания, которые я накапливал сам для себя, самостоятельно, без университета, и которые в СССР были абсолютно бесполезны, — вдруг стали очень актуальны.
— Знания по истории Эстонии?
— По истории эстонцев, по истории нашей государственности, по основам политологии и права. В общем, из простого рабочего котельной в Тарту я вдруг стал востребованным в интеллектуальном плане специалистом. Надо сказать, в котельной мы тоже занимались, скажем так, интеллектуальной деятельностью, но подпольно. Со мной работал один активист католической церкви, он приносил на свои смены печатную машинку и копировал теологическую литературу. Я тоже печатал самиздат, но на политические темы, а это требовало еще большей скрытности. Если на распространение религиозного самиздата КГБ смотрело сквозь пальцы, то политический был намного серьезнее.
— И потом вы стали автором конституции?
— Да, теперь это уже преподают в школах. У народов стран Балтии ситуация была разная. У латышей после восстановления независимости всё прошло очень легко и быстро — они взяли свою последнюю довоенную конституцию и стали по ней жить. Мы так сделать не могли — наша последняя конституция, принятая до оккупации, была едва ли не хуже советской. Она составлялась при Константине Пятсе (эстонский государственный и политический деятель, возглавлявший Эстонскую Республику с 1918 по 1940 годы. Государственный старейшина, премьер-министр и президент Эстонии — "Idel.Реалии"), который правил авторитарно, и не подразумевала гражданских свобод. Мы готовились к независимости, думали, как нам дальше жить, и пришли к выводу, что единственное решение — написать новую конституцию с нуля, опираясь на наш собственный опыт и на международную практику.
При этом в Эстонии шла внутренняя политическая борьба — например, эстонские коммунисты очень хотели остаться у власти, поэтому трудно было договориться о едином варианте конституции. Но когда в Москве в 1991 году случился Августовский путч, все эстонские силы смогли на пару дней прекратить споры и принять решение о создании специального органа из 60 человек с задачей составить новый текст основного закона. Этот орган объявил конкурс проектов будущей конституции. Туда прислали четыре или пять проектов, и один, который представил я со своими политическими соратниками, победил.
Когда мы работали над восстановлением эстонской государственности и готовились к независимости, многие пожилые люди думали: "Это всё ненадолго. Еще немного, и вернутся репрессии, нас всех отправят в Сибирь". Но молодые люди были настроены оптимистичнее — и оказались правы. На закате советской власти никаких репрессий уже не было, и постепенно страх ушел, люди стали смелее.
— Как вы думаете, такой спад репрессий и страха перед ними может случиться в современной России?
— Страх — это очень важный момент. Допустим, вы живете в России и хотите заниматься политикой, сопротивлением режиму, освобождением своего народа. Но у вас ведь, наверное, есть супруга и дети, вам нужно кормить их, заботиться об их безопасности. И ФСБ может прийти и намекнуть, что с этим будут проблемы, если вы не перестанете высказывать свое мнение. Это уже не сталинский страх — тогда люди боялись за свою физическую жизнь, но это всё еще страх. Я точно не знаю анатомию нынешнего российского страха, но предполагаю, что перед любым потенциально "неблагонадежным" действием или словом люди до сих пор задаются двумя вопросами: "Как к этому отнесутся власти" и "какие могут быть неприятные последствия".
Мне кажется, последствия этого советского мышления до сих пор заметны среди этнических русских, живущих в Эстонии. Когда мы смотрим на результаты социологических опросов, видно, что многие русские отвечают, что им очень нравится эстонское государство, они очень довольны своей жизнью в нем. Но ведь понятно, что это далеко не всегда правда — просто люди привыкли отвечать не так, как хочется, а так, как "надо", хотя их уже давно никто ни к чему не принуждает. Это уже не страх, а автоматизм — на всякий случай не говорить то, что думаешь, и угадывать наиболее "желательный" ответ. В них говорит опыт выживания в государстве и обществе советского типа.
Я вижу, что у молодых поколений этого гораздо меньше, но я говорю о тех, кто живет в Эстонии. У них, в отличие от россиян, есть опыт жизни в обществе другого типа, при демократии. Уходит ли эта привычка бояться в России? Не уверен, ведь государство не дает поводов расслабиться.
— Может ли Россия развалиться так же неожиданно, как когда-то Советский Союз?
— Ну, это довольно серьезный политологический вопрос. А как работает политология? Нужно посмотреть, были ли в истории такие случаи и какие у них были причины. Какие тут могут быть модели? Какие случаи распада империй или тоталитарных государств можно сравнить с гипотетическим распадом Российской Федерации?
— Самая очевидная аналогия — это, наверное, сам распад СССР. Конечно, у него было много отличий от устройства современной России, но в этом и вопрос — может ли такой сценарий повториться, несмотря на эти различия?
— На данный момент мой ответ, скорее, отрицательный. То, что случилось с Советским Союзом, было результатом внутреннего ослабления коммунистической диктатуры. Когда-то в центре был Сталин, и все другие дрожали, но во времена Горбачева почти любой местный коммунистический начальник Таджикистана или, скажем, Молдовы чувствовал себя умнее, сильнее и так далее. Они думали: "Если этот болван в Кремле может быть первым номером, то почему я не могу быть таким же безраздельным лидером своей конкретной союзной республики?"
Конечно, были национально-освободительные движения в народе, было стремление интеллигенции к независимости, но все-таки ключевым моментом стало тщеславие локальных коммунистических фюреров на местах. Распад как бы начался внутри вертикали — это ключевой момент. Мне сейчас трудно представить его прямое повторение в российском контексте, потому что, насколько я понимаю, нынешняя система российской власти построена на ротации безликих губернаторов-назначенцев без связи с землей и народом, которые лояльны только центру и полностью зависят от него.
— В некоторых регионах всё же есть примеры лидеров местного происхождения, которые находятся у власти долгое время и не попадают в ротационные схемы. В основном это как раз национальные республики — например, Рамзан Кадыров в Чечне и Рустам Минниханов в Татарстане. Есть ли у них шанс последовать примеру элит союзных республик?
— Это верно. Думаю, такой шанс есть, но это может потребовать смерти Владимира Путина или его отхода от дел по какой-то другой причине. Пока мы видим уровень централизации власти, сопоставимый со сталинскими временами, а в такой модели даже личные амбиции местных лидеров не могут ничего изменить. Но, вообще, я не вижу никаких причин, почему это государство — Россия как империя в нынешнем ее виде — будет более вечным, чем Советский Союз.
— Какие советы вы могли бы дать представителям родственных финно-угорских народов, которые остаются под властью России?
— У нашего эстонского движения в свое время был очень важный проект — активисты подготовили краткую, ясную и интересную книжку, как бы справку об истории нашего народа, его культуре, о нашей государственности и оккупации, и стремились распространить ее по всем странам. Была надежда, что где-нибудь на другом конце света человек зайдет в библиотеку, найдет такую книжку, узнает о нас и проникнется симпатией к нашей борьбе. Сейчас, конечно, другая эпоха, есть интернет, поэтому методы могут быть другими, но мне всё еще кажется очень важным делиться знаниями и рассказывать миру о своих народах, налаживать контакты, искать друзей и поддержку за границей.
— Как вы думаете, что было бы с эстонцами, если бы Советский Союз не распался и вы бы до сих пор жили под властью Москвы? Могла ли произойти ассимиляция такого масштаба, как, например, в Мордовии или Удмуртии?
— Я думаю, люди бы голосовали ногами. Рано или поздно почти все эстонцы бы просто уехали, если бы было понятно, что ничего не изменится и свобода не наступит. Это и так происходило в советские годы — люди эмигрировали с большим риском для жизни, прыгали в воду с международных лайнеров, чтобы доплыть до суши и запросить убежище. Если бы Союз просуществовал еще 30 лет, думаю, масштабы этого явления бы во много раз усилились, и эстонский народ попробовал бы спастись от неволи и ассимиляции в диаспоре.
Я вижу, что сейчас и финно-угры России постепенно переходят к этому методу — многие эрзянские, марийские и другие активисты приезжают в Эстонию как беженцы или студенты, у нас формируются диаспоры, появляются воскресные школы на их языках. Мне приятно, что Эстония становится для них новым домом, но все-таки многие из них ждут возможности вернуться в родные края, и я очень надеюсь, что у них это получится.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.
