"Врачей нельзя сажать"

С 17 по 26 апреля "Зона права" запускала "горячую линию" по врачебным ошибкам. Правозащитники принимали сообщения о некачественном оказании медицинской помощи, в результате которой пациент умер, или же его здоровью был причинён тяжкий вред. По окончании "горячей линии" юристы собрали 43 обращения из 27 регионов страны, по каждому из которых направили заявления на имя главы Следкома Александра Бастрыкина. На что жаловались люди, почему врачебные ошибки невозможно искоренить и стоит ли "сажать" медиков — в интервью с координатором "Зоны права" Булатом Мухамеджановым.

— Расскажите подробнее о тех случаях, с которыми обращались к вам.

— Например, в Удмуртии в августе 2017 года мальчик получил родовую травму. В итоге у ребенка сейчас эпилепсия и ДЦП. Мы направили эту жалобу в числе прочих в Следственный комитет. Потом из этого что-то может последовать. В том же году ветеран боевых действий в Чечне Юрий Тимошенко из Лениногорска сломал ногу, обратился к врачам, а после операции вовсе перестал ходить. Мужчина до сих пор лежит в больнице. Истории разные, их много.

Все эти сообщения мы направили в Следственный комитет. Только в рамках доследственной проверки или при наличии оснований в рамках возбужденного уголовного дела можно будет назначить судебную медицинскую экспертизу, которая в общем-то и даст ответ на вопрос о причинно-следственно связи между действиями медиков и наступлением определенных последствий.

Надо отметить, что не все, к сожалению, обращались сразу по горячим следам в страховые компании либо в правоохранительные органы. Поэтому, конечно, могут возникнуть трудности при проведении проверки сейчас.

— Учитывая информацию, полученную в результате "горячей линии", вы уже можете сделать какие то выводы, насколько проблема актуальна в России?

— Наша горячая линия в первую очередь была ориентирована на то, чтобы спустя год после дела Елены Мисюриной (Московский гематолог Елена Мисюрина, обвиненная в ошибке, приведшей к смерти пациента, была осуждена на два года. Медицинское сообщество встало на ее защиту, Мисюрину до апелляции освободили из-под стражи — ​ред.) , самого, пожалуй, громкого врачебного дела в новейшей истории России, получить некий срез, картинку, что происходит в медицине. Практически весь год тема врачебных ошибок в топе. Регулярно появляются сообщения о некачественном оказании медицинской помощи.

​— Много ли тех, кто начинает принимать какие-то меры только спустя несколько лет после случившегося?

— Порядочное количество. Около трети из всех обращений.

— Какой шанс в таких случаях доказать вину врача?

— Шансы, прежде всего, зависят от того, сколько времени прошло с момента ЧП. В нашей практике были такие случаи, когда экспертиза подтверждала вину, были все доказательства, но истекли сроки давности и врач избегал заслуженного наказания.

— Вы давали какую-либо собственную оценку сообщениям? То есть выбирали ли, какие отправлять в СК, а какие нет?

— Любое подобное сообщение требует проверки. Можно сказать, что некоторые сообщения были достаточно подробными. Я, например, помню обращение женщины, которая сама работает врачом в системе ФСИН. У нее умер брат в гражданской клинике. Она очень подробно, именно выверено, абсолютно грамотно обрисовала ситуацию. С нашей точки зрения, там есть основания для возбуждения дела.

В других случаях со слов пострадавших также имеются признаки преступления. Например, один житель Северо-Кавказской республики рассказал, что его беременной супруге в ростовском учреждении провели флюорографию, выявили доброкачественную опухоль. Провели операцию по удалению, семья заплатила 60 тысяч и уехала домой. Спустя несколько месяцев местные врачи по этому же снимку флюорографии определили, что у нее развился к тому моменту туберкулез.

Опять-таки, возникает вопрос к ростовским медикам, которые не выявили туберкулез. Сейчас женщина борется с недугом. Ребенок родился, но фактически он пока растет без мамы. Опять-таки картинка получается такой, что как минимум есть основания для проверки. Так практически в каждом случае.

— Что вы планируете делать сейчас, после отправлений жалоб в Следком? Или на этом сопровождение "Зоны права" заканчивается?

— Мы отправили жалобы в СК, месяца два еще они будут их "спускать" у себя внутри и готовить ответы. Каждому обратившемуся я говорил, что либо они сами сообщат мне о принятом процессуальном решении, либо я сам позвоню им и узнаю, что происходит. Мы готовы курировать эти дела. По предыдущей горячей линии, которая была у нас в феврале 2018 года, мы взяли около трех-четырех дел из 38.

​— А остальные не прошли проверку?

— Либо не прошли проверку, либо люди на связь не выходили. Мы готовы консультировать, но возможности вести все дела у нас в принципе нет. Опять-таки повторюсь, люди обращаются на разных этапах. Когда обращаются по проблемам, которые произошли, например, в семидесятые годы, уже мало что можно сделать.

— Что на ваш личный взгляд стоит за врачебными ошибками? Это проблема медицинского образования или халатность на местах?

— Мне сложно говорить, потому что я не врач и не медицинский эксперт. Этот вопрос нужно задать им. С моей точки зрения, говорю как юрист, здесь я согласен с совместной позицией Следственного комитета и Национальной медицинской палаты: врачей не стоит наказывать реальным лишением свободы по врачебным ошибкам.

— Почему?

— Потому что это действительно не умышленное, не намеренное преступление. Да, наверное, его можно было предотвратить, но это остается неумышленным преступлением. Наказание должно быть, но оно не должно быть связано с нахождением в изоляции в колонии. Это может быть условный срок, ограничение свободы.

В конце концов наша главная позиция на этот счет сводится к тому, что врач на определенный срок должен быть лишен права заниматься медицинской врачебной деятельностью, а больница должна выплачивать адекватную, справедливую денежную компенсацию пострадавшей стороне. С последним у нас, к сожалению, большие проблемы.

— После отставки Аделя Вафина с поста министра здравоохранения РТ что-то изменилось в ситуациях с врачебными ошибками?

— Каких-то кардинальных изменений я не увидел. Пожалуй, одно из достоинств Вафина в целом — его публичность. Все-таки это был министр, который готов комментировать пусть даже не всегда позитивную для него информацию. С моей точки зрения, при нем Минздрав был более открыт. Нынешний руководитель лично для меня более закрытый человек, а само ведомство стало менее оперативным. Что касается темы врачебных ошибок, я бы не сказал, что что-то изменилось. Статистика того же Следственного комитета подтверждает: цифры возбужденных дел в отношении медработников остаются на прежнем уровне.

​— На прежнем уровне — это за какой отрезок времени? Последние годы, десять лет?

— Это последние несколько лет. Примерно 30-35 дел в республике.

— На ваш взгляд это реальные показатели?

— Здесь вопрос снова довольно сложный.

— Люди часто не обращаются?

— Люди часто не обращаются — раз. Второе: если даже дело возбуждено, далеко не факт, что оно дойдет до суда. Считанное количество дел по республике доходят до обвинительного приговора. Причины здесь разные: и экспертиза не установила вину врачей, и истекшие сроки давности. Конечно, для меня лично подобная статистика не показатель, но она дает представление о том, как реагирует Следственный комитет. Количество дел показывает активность ведомства по этому направлению.

— На ваш взгляд, нужна ли какая-то большая медицинская реформа для предотвращения врачебных ошибок?

— От ошибок никто не застрахован. Но минимизировать их количество с моей точки зрения можно. Как юрист я могу сказать, что безнаказанность порождает еще большую безнаказанность. Речь опять-таки не о реальном лишении свободы, а о наказании рублем. Я могу сказать, что те же самые руководители больниц больше всего боятся именно этого.

Условно говоря, одного врача можно сменить на другого, а вот наказание рублем — удар по бюджету больницы, района, муниципалитета. Это большая угроза для главврачей. Наши коллеги-правозащитники из Забайкалья, которые работают по врачебной тематике, порой намеренно не инициируют уголовное преследование врачей (потому что это длительная процедура), а сразу обращаются в суд с иском о компенсации морального вреда.

— И это работает?

— Работает. Они наработали хорошую практику по искам. Причем в регионе, кстати, дотационном, присуждаются достаточно высокие суммы: от миллиона и выше. Чего не скажешь о Татарстане.

— Почему у нас это не работает?

— Это как раз вопрос, который стоит обсуждать на различных экспертных площадках. В 2010 году с нашей помощью жительница Сабинского района отсудила 500 тысяч рублей у ЦРБ за рождение ребенка инвалидом. По тем временам это была приличная сумма.

Но буквально в прошлом году в Нурлате за смерть девочки мы отсудили те же 500 тысяч рублей. Согласитесь, что на сегодняшний день полмиллиона рублей имеют другую цену с учетом состояния экономики, инфляции и т.д

— Насколько сейчас актуальна позиция среди врачей "не сдавать своих" при ошибках?

— Она остается, безусловно. Медицинское сообщество довольно крепкое и медицинское лобби довольно-таки серьезное. Я бы здесь не стал противопоставлять нас врачам. Мы, да и СК в данном случае, должны принимать сообщения граждан. Если у человека есть подозрения, что ему или его родственнику оказали некачественную медицинскую помощь, конечно, это нужно проверить. Я бы не назвал это гонением на врачей. Есть жалоба, и ее нужно проверить. То же самое и с пытками, например. Если у человека есть телесные повреждения, в любом случае нужно проверить, откуда они появились. Нельзя это называть гонением на правоохранителей.

— Татарстанский и федеральный Минздрав как-либо взаимодействуют с правозащитниками в вопросах врачебных ошибок? Насколько я знаю, разговор о таком взаимодействии поднимался еще в 2014 году, но так ни к чему и не привел.

— Ничего с тех пор не изменилось. Так, вопрос о взаимодействии между Минздравом Татарстана и правозащитниками мною поднимался неоднократно на различных площадках. Это было и в 2017 году в стенах Госсовета РТ, и в 2018 году на площадке Уполномоченного по правам человека в Татарстане. Ноль реакции.

Мы-то спокойно проживем и без сотрудничества с Минздравом, но, по сути, это жирный минус для самого ведомства, который регулярно заявляет, что открыт для общественности. Тогда возникает вопрос — в чем состоит эта открытость и конструктивность, если вы не находите нужным контактировать с общественной организацией, которая на протяжении многих лет занимается защитой прав пациентов?

​— Ответной реакции нет почему, на ваш взгляд?

— Я думаю, это боязнь того, что мы будем освещать только негатив и это будет работать на минус ведомству.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Мы говорим то, о чем другие вынуждены молчать.​